Убить отступника - Страница 52

– Может и так, а может и не так, – уклончиво ответил капитан.

Губы мичмана тронула легкая усмешка.

– Увиливаешь. Ну-ну. Дело твое. Неужели ты, Александр, перешел в стан к нашим политическим врагам, неужели ты поменял свои убеждения?

– Если я и поменял убеждения, то в лучшую сторону. Главное, что цель у меня осталась прежней – благоденствие, могущество и благополучие моей отчизны. И я все сделаю для того, чтобы моя страна процветала и была свободной и просвещенной.

– Ладно, это твое дело, Александр, можешь ничего не говорить об истинной цели твоей миссии, я не настаиваю. Я давно тебя знаю как порядочного и благородного человека. И знаю, что любовь твоя к родине безгранична. И коли ты приехал сюда и что-то предпринимаешь – значит, сие во благо России. А я тебе в том окажу посильную помощь, не сомневайся, мой бесценный товарищ.

– Благодарю, мой друг, – расчувствовался Голевский. – Ежели бы я тебя не знал, Федор, я бы не был с тобой так откровенен.

Мухин разлил водки по рюмкам.

– А давай выпьем за нашу дружбу, Александр.

– Давай.

Они выпили, Мухин помрачнел.

– А знаешь, Саша, у меня такое чувство, будто кто-то следит за мной. Поверь мне. И есть другое чувство. Будто скоро я умру. Какая-то тревога на сердце. Неспокойно мне.

– Изволь не говорить ерунды. Эти дурные мысли возникают в твоем мозгу от слишком частых возлияний.

– Нет, меня мое чутье не обманывает никогда. Я знаю точно – я умру. Умру и все тут. Вот так-то, драгоценный мой товарищ. А ты станешь плакать, Голевский, ежели я отдам Богу душу? Скажи правду, Александр.

– Не шути так, друг. Я не верю в твою скорую смерть…

– А зря…

– Брось сие занятие. Ты лучше скажи, дружище. Вот как ты полагаешь, Журавлев мог убить Боташева? Допустим, не сам, а подослав наймитов. Я думаю, что у этих убийц был соумышленник здесь, в Белояре. И он должен был тесно общаться с Боташевым. Я считаю, это мог быть кто-то из наших ссыльных товарищей. Есть у меня такая догадка.

– Не думаю, что Журавлев мог расправиться с Михаилом. Хотя, зная эту историю с ревизией в полку… Все возможно. Но… все-таки нет.

– А Рощин-старший?

– Не думаю. Он же был близким другом Боташева. Я никого из ссыльных не стал бы подозревать в оном злодеянии.

– Может, прощупать здешних чиновников. Гридинга, Бахарева, Кузьмичева?

– Гридинг – прекраснейший человек. И мой наилучший друг. Мы, моряки, всегда родственные души. Даже ежели бывшие. Мы с Гридингом не раз выпивали, не раз вели и задушевные разговоры. Он честный человек и славный. Нет, только не Гридинг, я его хорошо изучил. Он не способен на такое ужасное злодейство, да и политикой он не интересуется.

– А Кузьмичев?

– Кузьмичев? Наш окружной вне подозрений. Он добрейшей души человек и самых честных правил. Был как-то на поселении в Белояре декабрист Лобов, свитский офицер. Он на следствии сам на себя оговорил, за это и получил большой срок. Когда капитана сослали в Сибирь, теща соврала его жене, что тот умер. Та, поверив ей, вышла замуж за другого. А бывшая теща, терзаемая, видимо, муками совести, прислала бывшему зятю пятьсот рублей сюда, в Белояр, а тот не взял. Недолго Лобов здесь пробыл, написал прошение на высочайшее имя, и вскорости ему разрешили перевестись рядовым на Кавказ в действующую армию. Так Кузьмичев дал ему взаймы на дорогу триста рублей. Вот какой молодец. Он к нам хорошо относится.

– Ясно. А вот Бахарев?

– Бахарев вообще старается никуда не лезть. Он всего боится. Как бы что не случилось, как бы что не произошло. Печется о своем положении, опасается его потерять. К тому же он персона тихая, домашняя. Я на него никогда не подумаю.

– А кто тогда?..

– Да ну тебя, Голевский, водка стынет, давай лучше помянем наших товарищей, которых уже нет с нами!

Крепкая горькая жидкость обожгла их нутро. Мичман от удовольствия крякнул, захрустел соленым огурцом.

– От души настойка. А помнишь? – Мухин стал заливаться веселым смехом. – Как Дельвиг звал Рылеева к девкам. «Я женат», – отвечал Рылеев. «Так что же, – сказал Дельвиг, – разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?» Ха-ха…

Вдруг за окном послышался лошадиный топот и громкий окрик.

– Федор, ты дома?!

Мичман тут же, прервав свой рассказ, кинулся к окну. Протер сквозь заснеженные узоры дыру и, увидев на улице трех всадников, страшно обрадовался.

– Приехали, братцы!

– Кто такие? – поинтересовался Голевский.

– Местные казаки. Фрол и Аристарх. Мои задушевные друзья. Их станица в трех верстах от Бело-яра. Сейчас я тебя им и представлю…

Дверь в избу открылась… Ворвался морозный пар, и, низко пригнувшись, вошли двое казаков и девушка. Казаки в папахах, в полушубках из овчины, в синих шароварах с красными лампасами. При саблях, при кинжалах и карабинах.

Первый казак – лет сорока, черноволосый, бородатый, с мохнатыми кустистыми бровями, сросшимися на переносице и строгим колючим взглядом, второй – моложе, лет тридцати, русоволосый с небольшой бородкой. Взгляд мягче и добрее, чем у первого. Гости сняли полушубки – под ними оказались темно-синие мундиры с эполетами. У первого на эполетах четыре звездочки – значит, подъесаул, у второго – с три (это сотник).

Девушка была одета в платье и полушубок. На голове – цветастая шаль Девушка была редкостной красоты. Природа-матушка точно выделила ее из сотни тысяч других сибирячек. На девушку действительно можно было заглядеться: васильковые большие глаза, длинные, густые ресницы, красиво изогнутые брови. Черные как воронье крыло волосы, заплетенные в тугие косы. Видно, лихая девушка, раз на плече охотничий карабин. Настоящая амазонка. Но, увидев человека другого круга, и притом симпатичного, с благородной осанкой, держащегося уверенно и достойно, воинственная сибирячка немного смутилась.