Убить отступника - Страница 76

Голевский чуть не расплакался от нахлынувших чувств.

– Здоров я, Игнат, совершенно здоров! Не переживай! Благодарю за выручку, братцы! Спасли, что и говорить. А где же Рощин-старший, господа! Ищите Рощина! Он нужен нам живой! Он на стороне бандитов!

– Рощин! – изумился Гридинг. – На стороне бандитов?! Ах, какой пассаж! Невероятно! Да он, оказывается, мерзавец, сущий мерзавец! Подлец!

Шепелев тоже удивился.

– Вот уж не думал. Рощин? Да-а… Иуда.

– После будем рассуждать, господа, о нашем предателе-товарище. Для начала его надобно поймать и с пристрастием допросить.

– Уж он-то у меня попляшет, негодяй! – вознегодовал Гридинг.

– Точно, – поддакнул ротмистр. – Как пить дать попляшет!

Все резко засуетились, закрутили по сторонам головой, будто пытаясь рассмотреть в черном дыму сражения бывшего гусара. Голевский вовремя сориентировался.

– Господа, извольте двигаться к штабу! Вон тот здоровенный дом. Рощины могут быть там! И Никола Дикий! Фрол, со мной! Шепелев! Давайте живее, господа!

– Да он уже горит, Александр Дмитриевич! – закричали ротмистр и есаул.

– Вижу! – воскликнул капитан. – Надобно быстрее пожар потушить! Там могут быть не только сии мерзавцы, но и нужные для нас секретные бумаги! Коли мерзавцы сгорели – мне их не жалко, жалко будет сгинувших в огне документов. Без них нам беда.

Человек десять самых быстрых служивых кинулось к избе.

Когда Голевский подбежал к горящему штабу, то понял, что опоздал: Николай Рощин был убит. Он лежал бездыханный, зажав в руках саблю и пистолет. Чья-то меткая пуля вошла ему прямо в сердце. Теперь он точно ничего не расскажет следствию. Его брату, Рощину-младшему, вообще не повезло: оторвало взрывом голову. Обезглавленное тело валялось в луже крови, а в трех саженях от него – окровавленная голова с выпученными глазами и мертвым оскалом.

– Ищите бумаги, ребятушки! Тушите пожар! Давайте живее! Григорий, Фрол, Аристарх! – кричал Голевский и метался вокруг пылающего дома.

Набежал народ, и пожар с грехом пополам затушили. Раскидали баграми тлеющие бревна и доски. Закидали их снегом. Проникли в штаб. Вскоре вынесли бездыханное тело атамана, жутко обгоревшего. На него упало бревно и прибило насмерть. Расплющило голову. Ужасное зрелище!

Голевский сам забежал в дом, помогал служивым выносить вещи из избы. Кругом на снегу валялись обгоревшие ассигнации, листовки и прочие бумаги. Золотые и серебряные украшения сильно оплавилось. Какой-то казак сокрушался, тыкая пикой бумажки.

– Эх, как бы не сгорели, быть нам, братцы, богатыми.

– Ваше благородие, шкатулка! – подбежал к капитану другой казак, кажется, хорунжий.

– Давай-ка, сюда, голубчик! Скорее, скорее!

Голевский с нетерпением открыл чуть почерневшую шкатулку…

Вот так удача! Это же фамильный перстень, что украли у Михаила Боташева! На нем красуется родовой герб князей Боташевых. А вот какие-то бумаги…

Листок из мемуаров! Голевский взглянул и понял – вот оно то, что нужно!

ЭТО ОН!

Точно он!!!

Долгожданный и весьма желанный ключ к разгадке!!!

Именно за ним и приехал Александр Дмитриевич за многие тысячи верст. Именно за ним он и охотился все это время. Охотился вопреки смерти, назло обстоятельствам и наперекор трудностям. Эта бумажка гораздо важнее, чем кипа самых тайных документов и досье, и ценнее, чем куча самых дорогих бриллиантов и драгоценностей. Этот листок – спасение России от кровавого бунта!

Голевский еще раз взглянул на текст. Да, знакомая фамилия! Так вот кто возглавляет заговорщиков! Это точно не мелкая рыбешка, а целый кит! Нет, не зря сюда капитан приехал! Крайне знатным получился улов!

У гвардейца бешено заколотилось сердце от радости. Голевский тут же спрятал листок в карман. И тут словно из-под земли вынырнул Шепелев. Сивка-бурка, вещая каурка, встань предо мной как лист перед травой!

– Нашли что-нибудь, сударь? – спросил агент.

– Кажется, нашел. Вот…

Голевский протянул Шепелеву другие бумаги: философские размышления Рощина-старшего, дневник, списки членов Союза всего уезда, всей губернии. Тетрадь с надписью «Свобода и процветание!»

«Листок я вам покамест не соизволю показать, господин Шепелев, – про себя решил Александр Дмитриевич. – Я отныне никому не доверяю. И в том числе вам, дорогой ротмистр».

Шепелев прочитал первый листок дневника:

«Разрешите представиться, господа, я – Катилина!..»

А вот и середина дневника:

«Пришел приказ от Максимилиана. Изменник должен быть устранен в кратчайшие сроки».

Это про Боташева. Приказ был выполнен. Рощин об этом пишет в своем дневнике. А дальше:

«Прибыл человек от Максимилиана. Сказал, что Союз мною весьма доволен. Я произведен в чин подполковника. Виват!.. Почти все чиновники мои люди. Не за горами поход на Красноярск. Буду действовать решительно и быстро… Как легендарный Риего».

– Аллилуйя! Вот оно то, что мы искали, Голевский, – торжествующе воскликнул Шепелев. – Списки заговорщиков, свидетельства их преступлений, планы на будущее. Этим документам цены нет! Срочно скачем в Петербург!

– Безусловно поскачем. Да, берегите документы как зеницу ока, ротмистр! Разбойники не дремлют, могут и похитить их.

…Голевскому сняли наручник с коротким обрывком цепи. В это время из цейхгауза казаки вытаскивали оружие, грузили на сани. Бочки с порохом, ножи, сабли, пики. Много попадалось самодельного оружия, самопальных пуль. Была даже небольшая старинная пушка без лафета и без ядер.

Уцелевших разбойников согнали в одну толпу, а их жен и детей – в другую. Мужчин опутали веревками и поставили цепочкой друг за другом. Если побежит один – упадут почти все. Нескольких раненых бандитов кое-как перевязали. Жителям острога предстоял нелегкий путь пешком в Белоярский каземат. Лишь над женщинами и детьми решили сжалиться и отвезти их на санях и лошадях. Перед тем как отбыть из охваченного огнем вольного города, капитан отыскал исправника и тепло с ним попрощался.